30. Эволюция устойчивости государственных систем (по Аристотелю)
Рассмотрев частные случаи (виды) государственного устройства, Аристотель без всякого перехода и предварительного объяснения вдруг неожиданно переключается на новую тему исследования с такими словами: "Обратимся теперь снова как к общему, так и к более тщательному рассмотрению отдельных частей, составляющих основу каждого из видов государственного устройства. Во всяком государственном устройстве этих основных частей три. От превосходного состояния этих частей зависит и прекрасное состояние государственного устройства. Вот эти три части: первая – законосовещательный орган, рассматривающий дела государства, вторая – должности (именно, какие должности должны быть вообще, чем они должны ведать, каков должен быть способ их замещения), третья – судебные органы".
Иными словами, речь идет, по современной терминологии о трех ветвях власти: законодательной, исполнительной и судебной, – каждая из которых имеет различные формы, соответствующие конкретному виду государственного устройства. Не останавливаясь подробно на этом моменте, отметим общее содержание функций, которые исполняют каждая из ветвей власти. Так, "законосовещательный орган правомочен решать вопросы о войне и мире, о заключении и расторжении союзов, о законах, о смертной казни, об изгнании, о конфискации имущества, об избрании должностных лиц и об их отчетности".
Исполнительной властью или "должностными лицами в собственном смысле следует называть тех, которым представлено право для определенного круга дел иметь законосовещательную, решающую и распорядительную власть", то есть право административной, оперативной и распорядительной деятельности, по современной терминологии.
И наконец, судебная власть функционирует в форме "отдельных видов суда", занимающихся: "принятием отчетов от должностных лиц"; "теми, кто нанес ущерб государству"; "государственными преступлениями"; "разбором тяжб между должностными и частными лицами по поводу штрафов"; хозяйственными делами "по поводу крупных торговых сделок между частными лицами"; "по делам об убийствах и для разбора судебных дел, касающихся иноземцев". При этом некоторые суды "подразделяются в свою очередь на несколько видов". Таким образом, в целом можно заключить, что организация власти в древнегреческих государствах вполне отвечала даже современным требованиям. И мало того, отличалась тем же разнообразием, какое наблюдается в развитых странах мира нашего времени. Но тем не менее ни то, ни другое не спасало древних греков от многочисленных переворотов, описанию которых Аристотель посвятил пятую книгу своей "Политики" ("Государствоведения").
В предыдущей книге настоящего исследования было показано на примере древнегреческих государств (рис. 42.3, 42.4, 42.5, 42.6), как постепенно, целеустремленно и настойчиво государственная система управления освобождалась от родоплеменных отношений и переходила к территориальному устройству, благодаря которому государственная власть превратилась в социальную надстройку в системе производственных и общественных отношений. Платон интуитивно почувствовал эту тенденцию и попытался умозрительно представить весь процесс эволюции государственных систем к аристократической (царской) власти (см. историзм №15). Это говорит о том, что древнегреческие государства находились уже как минимум на пороге феодальных отношений. Но рабовладельческий строй был еще силен, тогда как аристократия была еще слишком слаба, чтобы добиться возобладания в обществе. Если же принять во внимание враждебный внешний фактор, то можно констатировать почти полное повторение событий, имевших место в истории Киевской Руси, которая в начале XIII в. была готова первой в мире превратиться в могущественное централизованное феодальное государство, но не успела этого сделать из-за татаро-монгольского нашествия. То же самое произошло и в Древней Греции, которая могла первой в Западной Европе стать на путь построения феодального общества, но, исчерпав лимит времени на внутренние междоусобицы, не сумела воспользоваться этим счастливым случаем, оказавшись сначала под властью Македонии, а затем и Рима.
Аристотель не сумел увидеть в происходящих событиях ничего подобного и потому ограничился сухим разбором фактов и причин, обусловивших их проявление. Однако наиболее важными в этой книге являются те меры, которые обеспечивают сохранение устойчивости государственной системы как таковой. Ни одна конституция и ни одно законодательство мира не затрагивают этот вопрос. Нет этой темы и в тех многочисленных учебниках правоведения и государствоведения, которые появились после Аристотеля, начиная с древних времен и вплоть до наших дней. Это может показаться невероятным, но тем не менее случайное и неожиданное озарение гения в этой области человеческих знаний оказалось не только невостребованным, но даже незамеченным как его последователями, так и оппонентами.
В табл. 50.2 за исключением некоторых деталей дается полная по Аристотелю классификация факторов и причин, обусловливающих неустойчивость и сохранение государственного строя. Сами по себе они настолько красноречивы, что не нуждаются в подробном комментарии и заслуживают лишь некоторых дополнений частного и общего характера.
В конечном итоге Аристотель констатирует, что "наилучшее государство есть вместе с тем государство счастливое и благоденствующее", а затем доказывает, что "счастье каждого отдельного человека и счастье государства тождественны". И поскольку "совершенно изолированное государство могло бы оказаться счастливым само по себе в том случае, когда его устройство бесспорно прекрасно, коль скоро возможно вообще существование такого государства, политический строй которого не направлен на войну и одоление врагов – ведь этого может и не быть", постольку "нужно заботу о военных делах считать прекрасной, но не высшей и не главной целью всего, а лишь средством к ее достижению". Здесь Аристотель идет дальше Платона, который согласно (49.2.2) уравнял по качественным характеристикам человека и государство, и устанавливает равенство более высокого уровня
счастье и благоденствие человека =
= счастью и благоденствию государства. (50.3.1)
И если это равенство соблюдается, то независимо от государственного строя, такое государство и следует признать наилучшим. Вот где корень инфантильности Аристотеля к форме государственного строя, который он считает возможным сохранить, включая тиранию, только ради того, если он обеспечивает благоденствие граждан государства, вполне естественно, свободных, ибо "если говорить о желательном порядке, то лучше всего, чтобы землепашцы были рабами", которые "не должны принадлежать к одной народности и не должны обладать горячим темпераментом; именно при таких условиях они окажутся полезными для работы и нечего будет опасаться с их стороны каких-либо попыток к возмущению". Вот еще один совет по обеспечению устойчивости государственного строя независимо от его общественно-политической формы.
Если оставить в стороне этот чисто рабовладельческий мотив в рассуждениях Аристотеля, которому он не видел замены и потому постоянно доказывал необходимость рабства во благо самого же раба и который все-таки был изжит человечеством в ходе своего исторического развития, то следующим важным моментом будет служить утверждение о том, что "лишено основания превознесение бездеятельности над деятельностью, так как счастье предполагает именно деятельность, причем деятельность справедливых и воздержанных людей заключает в своей конечной цели много прекрасного". И "если счастьем должна считаться благая деятельность, то и вообще для всякого государства, и в частности для каждого человека, наилучшей жизнью была бы жизнь деятельная", которая, по Аристотелю, подразделяется на "политическую", "практическую" и "созерцательную, какую некоторые только и считают достойной философа". Поэтому в терминологической плоскости Аристотеля "счастливое" общество или государство "есть общение подобных друг другу людей, ради достижения возможно лучшей жизни".
Вчитываясь в "Политику" Аристотеля, невозможно отделаться от впечатления, что он описывает наше время и что по крайней мере внешне за прошедшие тысячелетия мир совершенно не изменился. Зависть и честолюбие, вражда и ненависть, корыстолюбие и властолюбие, коррупция и преступления, торговля человеческим телом и людьми до сих пор правят бал в общественных отношениях в мире, как до сих пор сохраняется и непреодолимый барьер между богатством и бедностью, безумной роскошью и нищетой. И это несмотря на то, что последователи и Платона, и Аристотеля проделали огромный труд по детализации и систематизации, унификации и классификации тех общих признаков и черт государственного строя, которые впервые сформулировали и описали оба философа. Этот факт говорит о том, что в человеческом обществе происходили по большей части не столько внешние, сколько внутренние изменения, а если быть более точным, то следует признать, что за многие века процесс эволюции экономики, производства и общества еще не подошел к той черте, когда измененное внутреннее содержание обусловливает необратимое качественное изменение внешней формы человеческого бытия до такого состояния, которое было бы подлинным отражением действительно добродетельного и прекрасного в человеческой жизни.